События октябрьских дней разделили всех артистов балета на две группы: реакционную, требовавшую «невмешательства в политику», и прогрессивную, получившую в записках, дневниках и воспоминаниях Теляков-ского общее наименование «гребловцы». В первую группу входили: М. Кшесинская, ее отец Ф. Кшесинский, П. Гердт, Н. Легат, В. Трефилова, Ю. Седова; во вторую — А. Павлова, М. Фокин, Т. Карсавина, П. Михайлов, В. Пресняков, С. Легат, И. Кшесинский, А. Ширяев, Л. Кякшт. Первая русская революция разводила не только друзей и товарищей на враждебные партии, но и кровных братьев и даже отцов с детьми. Примеры: Николай и Сергей Легат, Феликс Кшесинский, Матильда Кшесинская и Иосиф Кшесинский.

Название «гребловцы» прогрессивная партия получида от школы имени Гоголя в селе Гребловском Боровичского уезда, недалеко от столицы. Школьный учитель, хороший знакомый Петра Ефимовича Михайлова, с его помощью сумел привлечь некоторых артистов Императорских театров к участию в концертах, которые устраивались учащимися для крестьян окрестных сел. Деньги, вырученные от концертов, шли на нужды школы. Гребловское благотворительное общество возглавили чиновники конторы Императорских театров — начальство надеялось удержать деятельность артистов в рамках дозволенного. Однако полиция установила негласный надзор за школой и доносила, что «гребловцы имеют свою библиотеку, пополняемую частью и запрещенными заграничными изданиями». «В балете артисты стали заниматься политикой», — записал в своем дневнике Теляковский.

Почему именно артисты балета Мариинского театра вдруг заинтересовались политикой, Теляковский точно не знал, но подозревал, что у гребловцев существует законспирированный революционный кружок. Поводом так думать мог послужить тот факт, что некоторые артисты балета ходили на лекции в университет, занимались в консерватории, на драматических курсах, числились студентами высших курсов Лесгафта и слушательницами Высших Бестужевских курсов.

Вольнослушателями университета были Михайлов 2-й и Валентин Иванович Пресняков, друзья и единомышленники Фокина. Они-то фактически и придавали демократическую окраску обществу. В октябрьские дни 1905 года они призвали артистов балета присоединиться к общей политической забастовке, провели собрание, председателем которого был избран Михайлов.

Артист кордебалета, сын музыканта, Михайлов обладал недюжинным умом и умел увлечь товарищей на общественное дело. Изгнанный из Императорских театров в последующие за первой русской революцией годы реакции Михайлов вместе со своей женой М.Ф. Рутковской уехал во Францию. В театре поговаривали, что он получил там высшее образование и стал профессором истории. Пресняков позже работал в консерватории, в классе пластики и сценического движения. Его высоко ценил как педагога Глазунов. После Октябрьской революции Пресняков организовал в Витебске консерваторию и был много лет ее директором.

Непредставимо, но артисты балета требовали самоуправления. Они выбрали забастовочный комитет, членов исполнительного бюро, куда вошли Михайлов, Пресняков, Фокин, Карсавина, Павлова, Ширяев.

«Все это плоды гребловцев», — раздраженно записывал в те октябрьские дни в свой дневник Теляковский.

Артисты настаивали, чтобы дирекция возвратила к работе Петипа, которого с почетом отстранили от балетмейстерских обязанностей, и Ширяева. Хотя дирекция и старалась делать вид, будто Ширяев сам ушел, поняв свою неспособность быть балетмейстером, все знали, что Александра Викторовича заставило покинуть любимую работу недружелюбное к нему отношение дирекции. Ширяев был острословом и оставался верным единомышленником Петипа. Артисты требовали также возвращения в театр своего товарища Бекефи — это было их возражение на существующий порядок, при котором дирекция имела право увольнять еще молодого танцовщика после двадцатилетнего служения его на сцене. Расставались обычно с теми, кто был не угоден. Артисты хотели выбирать режиссера, его помощников и вообще весь административный состав режиссерского управления. Они считали, что сами должны распределять бюджет и прибавки к жалованью. Артисты высказали пожелание иметь один свободный день в педелю, кроме субботы.

После собрания к директору театра Теляковскому должна была отправиться делегация, чтобы вручить ультимативные требования труппы. Теляковский назначил день — 16 октября.

Вечером 15-го у Фокина встретились Павлова, Карсавина, Пресняков, Михайлов: они выработали резолюцию собрания. Составляли ее долго, сидя за круглым столом. Несколько раз переписывали, стараясь не выпустить чего-нибудь важного. Фокин предложил выпить чая. И хотя все уже успели проголодаться, чаепитие не ладилось. Карсавина сидела строгая и задумчивая, как всегда. Павлова часто вскакивала со стула, обходила вокруг стола:

— Надо бы построже, построже им все это написать.

Фокин подсмеивался над ней:

— Вот достанется тебе завтра от Теляковского. Скажет обязательно: побойтесь бога, Анна Павловна, а вы-то куда: ведь только весной перешагнули в балерины! Какие еще претензии?!

Она подошла к Фокину, положила руку ему на плечо.

— Я, как все, Миша, я за всех хлопочу, голубчик. Ну а достанется, так ведь вместе уйдем из театра, не обидно.

И опять ходила вокруг стола.

— Ну, друзья, прошу внимания. Читаю нашу бумагу еще раз, — сказал Михайлов, допив стакан чая. — «Мы, артисты и артистки Императорских театров балетной труппы, в заседании 15 октября 1905 года постановили следующее: в целях нашего объединения для достижения свободной корпорации сценических деятелей, в целях поднятия искусства на должную высоту, в целях экономического улучшения нашей жизни мы требуем, чтобы по отношению наших периодических собраний не принималось никаких репрессивных мер; чтобы личности ораторов, членов свободно избранного нами бюро и вообще артистов были неприкосновенны; чтобы они были ограждены от каких бы то ни было посягательств со стороны администрации, а также доверяем нашему бюро вести все дела для создания свободной корпорации сценических деятелей. Если бы последовало какое-нибудь репрессивное отношение к нашим постановлениям со стороны администрации, то у нас имеются в виду способы и средства борьбы с этим произволом».

Расходились поздно, по двое. Пресняков вызвался проводить Карсавину, Михайлов — Павлову. А утром должна была идти «Пиковая дама».

В назначенный для беседы с Теляковским час почти все члены делегации были в конторе. Но его на месте но оказалось. Управляющий конторой Вуич объявил, что Теляковский уехал в Петергоф с докладом и поручил принять делегатов ему. Он выслушал длинную речь Михайлова, щелкнул каблуками по военной привычке и сказал:

— Ваша резолюция будет вручена его превосходительству немедленно по возвращении его из Петергофа.

В театре делегаты прошли за кулисы. Карсавина и Фокин, Пресняков и Михайлов заглядывали в уборные к тем, кто должен был танцевать в опере, и стали уговаривать их снять костюмы и не идти на сцену. Начались споры, кто говорил «надо идти», а кто утверждал «не надо». Назревал раскол, кто-то уже ругал гребловцев за непорядки.

Будь воля Теляковского, он в тревожные октябрьские дни закрыл бы театры, тем более, что почти две трети мест в зрительных залах пустовали. Генерал-губернатор, печально знаменитый Трепов, настаивал на том, чтобы театры работали, как всегда, внося тем самым успокоение в умы.

После того, как балетная труппа обратилась к Теляковскому с требованиями, он вновь заехал к Трепову за распоряжением закрыть временно все театры. Трепов ответил:

— Если артисты играть не хотят, заставьте их!

Когда же Теляковский объяснил, что никакие доводы не помогают, Трепов, более всего полагавшийся на силу оружия, уже с раздражением заметил:

— Возьмите в руки револьвер — тогда будут слушаться!

Но вот что записал в своем дневнике Теляковский: «…Что я мог сделать!.. События развивались по-своему, — какие приказания могло давать правительство, когда все шло помимо него и оно уже выпустило из своих рук инициативу. И это ощущалось везде, не только в театрах».